На главную   9 глава   — О, пожилой следователь, как мило с вашей стороны, что вы нас сюда пригласили. Я в этом подвале уже с ума сходить начала. Кстати, спрашиваю из чистого любопытства, а какой-нибудь Олигарх меня здесь не пристукнет? — Нет, Елена Юрьевна, вам здесь ничего не грозит. Это единственная деревня на этом острове. Здесь я вырос, и здесь меня любят, тем более что пол деревни мои родственники. Здесь есть еще бывшая турбаза, но там властвует и повелевает мой хороший знакомый с поэтическим именем Саранча, вы, Леночка, кстати, с ним знакомы. — Помню, такой узбек интеллигентный. — При всей своей интеллигентности его люди, при необходимости, кого угодно утопят в Чудском озере без права на апелляцию. Так что опасаться на этом острове вам, Елена Юрьевна, совершенно нечего. А в этом рыболовецком колхозе я вырос, здесь я и состарюсь, вот в этом самом доме, величественная панорама строительства которого раскрылась перед вашими глазами. — А здесь ты живешь? — Я здесь живу и процветаю, дорогой аптекарь, в свободное от работы время. Я выкупил эту хатку и поселил в ней свою мечту детства, которую назвал в память о своей первой влюбленности «Тамара Копытова». Мечта моего детства резво пасется на травке под присмотром Золушки, а живут они пока в этой хатке. Когда дом моей мечты будет построен, мы все туда переедем, а из хатки я сделаю сауну. Что скажешь, аптекарь? — Верно вопрос ставите, товарищ. Дом на острове, между прочим, во всем мире считается высшим шиком. — Вот мы и пришли. Это господин аптекарь, а это Золушка, знакомьтесь. — А мы знакомы. — Серьезно? — Когда я лечилась от бесплодия, я на консультации в Питер ездила, а потом аптекарь мне редкие лекарства заказывал. Молодец он. Сказал «будет через три дня» — через три дня и было. Аптекарь, одно слово. — Здравствуйте, Золушка, давно вас не видел. Как ваши дела? — Да я уже на четвертом месяце, тьфу, тьфу, не сглазить бы. — А вот и мечта моего детства. По-русски она почти не говорит, на имя «Тамара Копытова» уже отзывается. И не прикрывай лицо руками, сколько раз я тебе говорил! Золушка, если она еще закроет свою мордашку при появлении чужого мужчины — бей ее прямо по рукам, я разрешаю. Но чтоб ей не было больно, конечно, а то я тебя знаю. — Понятное дело, слегка хлопнуть. Что я, дура что ли, не понимаю. — Пожилой следователь, а можно вас на минуточку? Я вам на ушко пару слов хочу сказать. Можно, Пилюлькин? — Валяй, только гадостей не болтай. Я тебя тоже знаю. — У тебя, старый ментовский пердун, хоть капля совести есть? Она же совсем ребенок! — Ленка, ты мне на совесть не дави. Я скажу аптекарю, что ты собираешься от него убежать — он тебя просто посадит в клетку. Удобства не выходя за решетку. У него это запросто, ты знаешь. Посидишь месячишко, тебе только на пользу пойдет. И потом я врачу ее показывал, честное слово. Врач сказал, что у нее все там сформировано, она может жить половой жизнью. — Но она совсем девчонка! Сколько ей лет? — По паспорту двадцать восемь, клянусь. Паспорт ей лично оформлял. — А на самом деле? — А на самом деле она сама наверное не знает. Мне ее в подарок из Афганистана привезли, кто там возраст считает. — Зверье вы все, что ты, что аптекарь. «В подарок привезли». Ты ее хоть в карты не проиграй, подарок все-таки. — Ты молодая еще, Лена, не понимаешь много. Аптекарь за тебя любого кончит, и глазом не моргнет. Я за свою Тамарочку тем более. А то, что она девчонка… Аптекарь тебя обижает? Только по-честному, унизил он тебя чем-нибудь? — Да нет, это он так просто со мной, и то больше на людях. — И я ее не обижаю. Ребенок она еще, что я не вижу, слепой совсем? Но потом то она вырастет. А ей сейчас как отец. Сплю только с ней, а так как родитель любящий. — Как любой настоящий мент, ты, пожилой следователь, инвалид на голову. Не о чем с тобой говорить, пошли обратно. — А, насекретничались? Вам бы все болтать и болтать. Лена, иди сюда, будешь салат стругать. Мужики к полудню вас трахнут, а потом жрать захотят. Тамара, мясо для шашлыков тащи. «Мясо», понимаешь? То, что я еще со вчерашнего для замочила. «Мясо», вот, правильно, поняла, наконец. Ставь сюда. А ты знаешь, Ленка, ты лучше выглядеть стала. Хоть и в подвале живешь, а все равно. — Да я просто героин колоть перестала, поэтому, наверное. — Тебе хорошо, тебя аптекарь в черном теле держит, а Тамарку пожилой следователь балует. Разрешает ей все, куклы ей покупает, играет с ней в домино на щелбаны, представляешь? Если он проиграет, то она ему щелбан отпускает. Наплачется он с ней. — А сколько ей лет? — Двадцать восемь, я сама паспорт видела. Но, на столько она не выглядит, молодец девка. А жрет все подряд, что удивительно. Пожилой следователь и йогурты ей покупает, и орешки кешью, все подгребает. Аппетит перебьет какой-нибудь ерундой, а потом не суп не ест, не второе, нос воротит. Свинину не жрет вообще, не понимаю, как еще ноги носит. Я уже пожилому следователю жаловалась, да у него разве это в голове? Все, кончай с салатом, бери Тамару и идите чистить картошку. — Да, домину ты, пожилой следователь, себе серьезную строишь. — Я не только дом строю, у меня пристань для катера прямо во дворе. Катер будет во дворе стоять, я ворота специальные сделаю. Ворота закрыты и катера не видно, толи он во дворе, толи в плаванье ушел. Как твое мнение, аптекарь? — Правильно мыслете, товарищ. Дом на острове — это во всем мире признаком высшего шика является. — Правда? Ты знаешь, после того, как против меня было проведено служебное расследование, во мне что-то надломилось, страх какой-то иррациональный появился. Строю себе крепость фактически, проект специальный. Дом на изолированном острове, незаметно подойти к нему невозможно, что происходит в доме — понять нельзя. Башню на плане видишь? В башне будет смонтировано специальное оборудование, следящее за всеми плавсредствами от острова и до самой набережной Скова. Ребята с дивизии ВДВ обещали мне все смонтировать сразу после завершения строительства башни. Два года гарантия на все оборудование, потом абонентное обслуживание. Я им плачу каждый месяц заранее оговоренную сумму, а все ремонтируют и поддерживают в рабочем состоянии. Они мне еще установку залпового огня всучить хотели. Мы тебе на чердаке установим, говорят, пуски ракет можно осуществлять не выходя из кухни, очень удобно. Мы три таких установки в доме Олигарха поставили, он очень доволен. Но я отказался. Влажно на чердаке, да и протечь вода может, проржавеет что, иди знай. А там ракеты, еще рванет так, что в Чудском озере вообще вся рыба оглохнет. Как твое мнение, аптекарь? Или брать надо было? — Взрывчатку дома хранить нельзя, я думаю, тем более на чердаке. Тамаре твоей сколько лет? — Я решил пусть будет двадцать восемь. Лично и паспорт выписал с соответствующим годом рождения. — Вот видишь, она же может и нажать что-нибудь не подумав, да и спичками баловаться. Дети в таком возрасте сам знаешь какие. Лучше ты ее в школу отдай, пускай со сверстниками общается, и русский язык у нее сразу пойдет. Моя кукла вроде уже совсем взрослая, а все равно за ней глаз да глаз нужен. — А катер мне специальный привезут, такие только на вооружение стали поступать, они его как металлолом списали. Через две привезти должны, прямо с завода. Турбина на нем стоит с грифом «Особо секретно», даже у Саранчи на «Титанике» такой нет. Молодежь эта все за заграничным гоняется. Катал он меня и на «Титанике» своем, и на «Пираньи Скова», там у него все японское. Красиво сделано, ничего сказать не могу, но наши тоже хорошо делают, когда хотят. Взять мой катер, к примеру: пограничный катер, специально разработанный для плаванья в условиях заполярья, турбина секретная, зенитную установку я попросил снять, там один локатор до черта весит. Пулемет с кормы я тоже убрать попросил, ребята с дивизии ВДВ о нем плохо отзываются, они мне другой поставили, с боевого вертолета сняли, новенький, еще в масле. Правильно сделал, считаю, для себя ведь беру, не для дяди. Пулемет тяжеленный, собака, хорошо, что они мне сами его до самого дома дотащили, у них специальная тележка для этой цели есть. Я его под кровать поставил, пока катер не пришел. А что с ним в доме станет, он на вертолете вообще снаружи стоит. И тележку, кстати, заодно взял у них. В хорошем хозяйстве такая вещь на вес золота. Я своему катеру уже и название придумал: «Моя Тамара». Если таким катером пользоваться по-хозяйски, не как в нашем рыболовецком колхозе, так ему износу не будет. Как думаешь, аптекарь? — Это ты правильно поступил. Пулемет, он есть не просит, а чувствуешь себя с ним увереннее. Сейчас на озере столько шпаны развилось, что и порыбачить спокойно не дадут. Мне Михалыч рассказывал, что сковскою пристань расширять собираются, место для катеров и яхт уже не хватает. И откуда у народа деньги? И не боятся ничего, что удивительно, зарплаты ведь у всех копеечные. — Кстати о шпане, если уж речь зашла. Скоро ты свою Лену сможешь спокойно по городу выгуливать, по центральным улицам, конечно. В парк, к примеру, ты все равно ее не пускай. И после шести вечера пусть дома сидит, здоровее будет, да и тебя пусть развлекает, а то, небось, как моя, куклу к животу прижмет и в телевизор уставиться. Как будто по-русски она что-то понимает. Я уже и не знаю, как ее отучить от этого, уже и ремень показывал, да она намека не поняла. Смеется, ремень взяла и кукле качели сделала. Мне как раз один обвиняемый куклу Барби подарил, в полтора метра высотой, даже больше. В сексуальном нижнем белье под платьем, даже большие половые губы как настоящие, честное слово, и суставы у нее очень натурально все сгибаются, включая тазовый. Там же для детей ничего не жалеют, что да, то да. И, что самое обидное, объяснить моей Тамаре ничего нельзя, испугать чем-нибудь, на понт взять. По-русски то она не понимает, не то, что твоя Лена. — Нет, ты постой. Да если я на улицу свою Леночку выпускать начну, люди Олигарха ее сразу и вычислят! — Да не так уж много у него людей осталось, мы вчера всю бригаду Свастики задержали. — Всех что ли? — Да они и не особенно прятались. Думают, что никто на них показания не даст, наивные. А я в этот день на арену твоего Сереженьку выпустил. Его братаны, он же одних инструкторов по рукопашному бою набрал, я и не знал в сковской дивизии ВДВ их столько, сегодня с утра обходили все торговые точки на участке Свастики и говорили примерно следующее. Свастики больше нет, и не будет, и вообще Гитлер капут. Теперь это земля бригады Шпалы. С тех, кто сам пойдет в милицию и даст показания на братанов Свастики, с того в течение полугода еженедельная подать будет уменьшена на половину. Это сам Шпала обещал, а его слово кремень. А с того, кто в течение трех дней показаний не даст, с того на пол года подушный налог будет увеличен вдвое. Через три дня братаны Шпалы придут еще раз, проверят, у кого справка о посещении милиции есть, а у кого нет, и денежный расчет проведут на месте. К обеду у нас такая очередь собралась, что от крика там стоять невозможно. Активисты списки очередников пишут. Дежурный по городу даже за липовые повестки в милицию деньги брать начал, оборзел совсем. Короче, нет больше бригады Свастики. Была, да вышла вся, с руками за спину. А с Лысым все давно уже было обговорено. Он своих братанов на правах бригадира сегодня собрал и сказал следующее. Нет Хомяка больше, и не будет, хватит тут нами омоновцам заправлять. Кончилось их время. Мент сколько деловым не крутится, а настоящим блатным никогда не станет. И Олигарх нам не указ, мы люди вольные, по понятиям живем, на своей земле. Сами к чужим не лезем, но и посторонних ни на вокзал, ни на рынок не пустим. Мол со Шпалой Лысый уже все перетер. Шпала с бригады Лысого собирается брать только треть, а не половину, как Олигарх, этот жучина конченный. А за это Шпала порядок блюсти будет, ситуацию разруливать, если что. Шпала Лысого еще по мордовской зоне помнит, другарями были. Шпала тогда всю зону в кулаке держал, но Лысого уважал, за равного, можно сказать, держал. Шпала мужик бешенный, силы не мерянной, чуть что не так, сразу из человека петуха делал, у него с этим строго. И братаны его все такие же, Лысый их всех по лагерю помнит. Помню однажды в лагерь взяточника одного привели, толстенького такого, гладенького… Ну и дальше в том же духе. В школе Лысый сочинения лучше всех писал, ему большое будущие прочили, хотя и укоряли за излишний, по мнению учителей, натурализм. И только сейчас его литературное дарование раскрылось в полной мере. Я его речь в записи слушал, оторваться не мог. Речь сочная, образы выразительные, характеры цельные. Наконец-то в городе настоящий блатной появился, с традициями, с пониманием, способно ясно выразить свою мысль на литературной фене. А то раньше одна шпана была, Олигарха взять все того же, сутенер бывший. Да настоящие блатные таким жрать только на параше и разрешали. — То-то я смотрю, сегодня Сереженька из дому какой-то странный утром вышел. В майке, мускулы огромные, на губе сигарета прилипла, глаза мутные, изо рта перегаром несет. С ним еще человека три, такие же. Уж на что его Люська из него веревки вьет, а и та стояла возле стенки какая-то пришибленная, испуганная. Так это они, оказывается, представляться как рэкетиры шли. — Нет с сегодняшнего дня никакого Сереженьки. Есть блатной авторитет Шпала, который под себя весь город подминает. Подруга его должна уважение к нему иметь, с почтением относиться. Ты аптекарь так Люсе и передай, прошу тебя, без этого нельзя. Она женщина разумная, понять должна. — Добрый день. — Здравствуйте. — Скажите, я могу видеть Челюсть? — Да. Папочка дома. — Стой мужик. Ирка, сколько раз тебе нужно повторять. Двери открывать — это моя работа. Прихожая — это мое рабочее место, а ты у себя на кухне хозяйничай, или, гы-гы-гы, в спальне. Слышь, мужик, ты кто такой? Пушки у тебя случайно нет? — У меня? Есть, конечно, мне же по должности положено. — Вот ты у меня повыступай, стразу по уху организуем. Ну-ка давай я тебя обшмонаю, как мент поганый, гы-гы-гы. — Что-то ты, Верстак, сегодня такой жизнерадостный. Не к добру это, ой, не к добру. — А ты откуда, муж… Мать моя женщина, да это же пожилой следователь! Не узнал, богатым будете, гражданин начальник, на Мерседесе ездить будите в окружении телок. У всех телок цицки не меньше третьего размера, землю есть буду, если не угадал. — Я тебя, Верстак, тоже с трудом узнал. Ты по-прежнему здоров как лось, а чуб куда делся? Такого лба у тебя у тебя раньше в помине не было. — Гы-гы-гы, облысел малость, сколько лет прошло. А ты теперь большим начальником стал. «Пожилой следователь», кто же мог подумать. — А я и не знал, что ты от хозяина откинулся. — Да господь с тобой, гражданин начальник, шестой годок как на воле. — Да что ты говоришь! Как годы летят. Вроде и сел недавно, а уже шестой годок на воле. Ну и где ты сейчас? По лифтам уже не шалишь? — Да какие лифты! Остепенился я, при Челюсти в охране состою. Работка не пыльная, мне даже телевизор в прихожей поставили. Единственно, что Ирка работать мешает, а так все устраивает. И зарплата при… — Это еще что такое!? Верстак, сколько раз тебе говорить, ты своих лагерных знакомых сюда не привечай. Я тебе квартиру купил, туда пускай и ходят, а то, что твоя подруга орет на всех как припадочная, меня не интересует. И от фронтовых воспоминаний меня избавь, пожалуйста. Эти твои бесконечные «братан только от хозяина откинулся, голову преклонить некуда, помоги, чем можешь, пристрой, благодетель» надоели мне хуже горькой редьки. Да и делах у меня полный… В общем так. С благотворительностью мы пока завяжем. Тимур и его блатная команда закрывает лавочку и садится на вегетарианскую диету. Этот братан место голову преклонить себе пусть ищет в другом месте. У меня работы нет и не предвидится. Так что, Верстак, извини. Скоро и тебе нечем будет зарплату платить. — Да, Челюсть, настроение у тебя то еще. На похороны с лучшим настроением ходят. Неужели тебя Олигарх так сильно расстроил? — А откуда ты… Справочку об освобождении не покажете, информированный вы наш? — Справку об освобождении не покажу, ее у меня пока нет. Но могу показать служебное удостоверение. — Даже так. Пожилой следователь!? — Послушайте, Челюсть, я уже и с твоей дочерью познакомился, а вы меня в прихожей держите. Или у тебя такой застой в делах, что уже чашкой чая угостить меня не можешь? — С дочерью познакомился? А разве ее уже с детского сада привезли? — Гы-гы-гы, Пожилой следователь решил, что Ира Федоровна — это дочь ваша. Она же вас «папочкой» называет, и по возрасту, гы-гы-гы, подходит. — Гм, знаешь что, Верстак, мы, наверное, действительно в столовую пройдем. А ты сиди, где сидишь, а то гостей пропустишь. Говорят, амнистия прошла, точно придет кто-то. А ты, Ирочка, приготовь-ка нам чайку. — И покрепче. — Чай покрепче, а торт… — Торт любой. — Вот что значит подход не системный. Я ведь к беседе с вами, Челюсть, готовился. А такой факт, как молодая жена, упустил. Это старость подступает или высокая должность действует. Туповат стал, не организован. — Я тоже хорош, справку об освобождении из мест лишения свободы потребовал у руководителя правоохранительных органов такого ранга. У меня это от расстроенных чувств, наверное. — Да, Челюсть, испережевался ты, вижу. Кто же теперь Олигарху героинчик то пришлет, после того, как две партии в сторону ушли. И что теперь делать то будешь? И отношения с Олигархом у тебя, небось, подпортились из-за этого, или нет? Вы то и раньше особо большими друзьями не были, а теперь совсем, небось, прошла любовь, завяли помидоры. Или я заблуждаюсь трагически, и пришел к тебе зря? — Это вы для протокола спрашиваете? — Вот не люблю я разговаривать с людьми, у которых за спиной нет ни одной судимости. Тягостно это мне. Вот взять того же Верстака. Казалось бы, уж до чего тупой мужчина, а вопроса такого не задал бы. Да если бы я тебя, голуба Челюсть, с протоколом хотел допросить, то вызвали бы тебя к нам повесткой. Да и не я бы тебя допрашивал, не по чину это мне, не солидно, да и времени на это нет. Совсем за другим пришел, Челюсть, совсем за другим. Слушай, Челюсть, а где ты такой торт купил? Я в Скове все точки знаю, на тортах собаку съел, не делают такого в Скове. Это вроде бизе, а вроде и не бизе. И торт совсем свежий, сухой снизу. Ну-ка, Челюсть, колись, откуда торт? — Я выпечку не покупаю, это моя Ира все сама делает. — Ну да! Врешь, наверное, надо через Верстака перепроверить. А где ж ты такую мастерицу нашел? Я думал ты ее так просто в жены взял, увидел девку молодую и красивую, мужское естество и не сдержалось. Благо очаровать есть чем, деньги, небось, в пяти банках лежат по всей Швейцарии. А ты ее, оказывается за душу полюбил, мастерство несказанное. Слушай, Челюсть приходи ко мне в гости, я не шучу, честное слово. Давай дружить семьями. Пускай твоя Ира мою Тамару печь научит. Тебе зачтется, в натуре, или я не пожилой следователь. Правда моя Тамара пока по-русски не особо говорит, но девка она сообразительная, меня уже в домино обыгрывает. Ну, так как, согласен? — Жены наши будут торты готовить, а мы о чем говорить будем? — Как, я разве не сказал? Вот дурак старый. Я же вербовать тебя пришел, Челюсть. — Вербовать? А кому я теперь нужен? Поставки героина, как вы метко подметили, прекратились целиком и полностью, старые контакты я, за ненадобность, подрастерял. Олигарх после потери героина, Свастики и Хомяка, затеял административную реформу. С торговлей наркотиками, в связи с отсутствием таковых, он решил пока завязать. А потому меня отправил на заслуженный отдых, я ему теперь ни к чему, разошлись мы, как в море корабли. Один ко дну пошел, а второй на воздух скоро взлетит. — И кто же ко дну пошел? — Прощальные пузыри пустил я, но, чувствует мое сердце, Олигарху тоже не долго осталось на травке резвиться. Появился какие-то новые братки под руководством некого Шпалы, слышали, наверное? — Пока ничего конкретного. — На самом деле там более чем конкретно, не зря Лысый к нему уже перекинулся. Лысый и тюремные университеты прошел, и весь сковский блатной мир на его глазах вырос. Он же еще при Горбачеве начинал, во времена борьбы с алкоголизмом. Ветеран сковского рэкета можно сказать, основоположник жанра. Если он решил к Шпале перекинуться, значит, на то веские причины были. Это я один говорю, а другие молчат, но многие так думают. Это и естественно, бригада Свастики практически вся под лед ушла, срока у всех огромные. Куда Капитан смотрел? Ментовская крыша или есть или ее нет, по-другому быть не может. Пока все знали, что Олигарх спину прикроет — все смелые были, а как услышали «семь лет с отбыванием в колонии строгого режима», так коленки у всех и дрогнули. — Ладно, Челюсть, оставим Олигарха в покое. Он тебя из своей команды изгнал за ненадобностью. Теперь ты отдельно, он отдельно. Твое дело выделилось в отдельное следствие. Это я так, просто к слову пришлось, не бери в голову. Забудь об Олигархе. Я к тебе совсем по другому поводу пришел. Ты ведь у нас в Скове ведущий специалист по наркотикам на сегодняшний день. Сам и врач-нарколог, и главный поставщик. Прямо как в сицилийской мафии — все должно оставаться в семье. Ты мне как специалист вот на какой вопрос ответь. Вот поставки героина Олигарху прекратились, дальше что будет? Вы же вех конкурентов с рынка давно убрали, не от вас не одна доза героина в Скове не продавалась. А теперь и вы лавочку закрыли, что, на какое-то время героина в городе не будет? И как наркоманы себя поведут? У нас же больше двадцати процентов насильственных преступлений совершается в состоянии наркотического опьянения, краж, думаю, еще больше. Что будет то теперь, что ждать, к чему готовиться? Я тебе честно, скажу, Челюсть, все как оно есть. Олигарх естественным путем уходит. В естественные процессы в природе тебе вмешиваться совершенно не к чему. Если что расскажешь, что знал о покойном, ты, все-таки, в ближайших помощниках ходил. — А какой мне с этого прок? — Ты что, Челюсть, думаешь, на накопленных запасах до старости дожить? Днем Ира торты печет, работает, не покладая рук, ночью ноги длинные раздвигает и так до старости? Вряд ли получится это у тебя, голуба. Пока ты при Олигархе был, боялись тебя, а потому не связывались. А сейчас кто ты есть? Фраер, деньгами надутый. Когда я пришел к тебе, ты спросил, пришла ли твоя дочь из садика. Правильно волнуешься, ой правильно. Рано или поздно Шпалу или другого кого вопрос заинтересует. Как же так, ходит четырехлетний ребенок в садик, никого не трогает, а у папы ребенка финансовые возможности не мерянные. Не правильно это, делать что-то надо. Или я не прав? — Прав. Потому я из Скова уехать собираюсь, дела закончу и свалю. На торты и на раздвинутые по ночам длинные ноги и мне, и моим внукам хватит. — Вроде взрослый мужик, и грамотный, и деловой, а рассуждаешь как ребенок. У тебя в Скове мать, сестра с семьей, Ира твоя тоже, наверняка, сковская. А первая жена? Она же тебе сына как никак родила. Парню пятнадцать лет. Он с тобой хоть и не общается, да все равно родная кровь, бросишь его? Всех с собой не увезешь, и не бросишь. Да и вычислить, куда ты уехал проще, чем ты думаешь. Тот же Олигарх, когда у него деньги поиссякнут, о тебе вспомнит. — Пожилой следователь, говори ясно, чего хочешь. — Скажу, как не сказать. Хочу, чтобы ты при должности своей остался. Главный наркоторговец Скова и области, но при этом не перед Олигархом ответ держал, а передо мной, голуба моя. — И тебе же долю отстегивал. — А как же без этого, голуба моя? Без этого ты сам меня уважать перестанешь. — Допустим. А откуда я буду порошок брать? — Придумаем что-нибудь. — Даже так!? Лихо, господин пожилой следователь, лихо. Не ожидал. Ну и как это практически будет выглядеть? — Ты, Челюсть, не суетись. Взвесь все, подумай. Деваться тебе все равно некуда, но ты успокойся. Такие вещи просто так не решаются. Давай с тобой так договоримся, приезжай завтра ко мне в гости. Я на острове дом строю, там и поговорим. Мне, наконец, катер привезли, так что со своей Ирой и приезжай на пристань. Я вас там встречу, на катере покатаю, а потом на остров поедем, мой дом посмотрите. И дочку берите с собой, пускай ребенок по берегу побегает, развлечется. По острову погуляем, ночевать у меня останетесь. И пусть твоя Ира все, что надо, для приготовления торта возьмет. Моя раз посмотрит, может быть запомнит, а не запомнит, переспросит. — Да не удобно как-то, сколько вашей жене лет? — Ты что думаешь, тебя одного на молодых тянет? Моей Тамаре двадцать восемь, с твоей Ирой они ровесницы. Приходите, приходите, договорились уже. Завтра в два часа дня жду вас на пристани, катер «Моя Тамара». — Привет, аптекарь, я к тебе на минуту забежал. — Заходи, заходи. Мне моя Лена все время пилит: «Поехали к пожилому следователю, поехали к пожилому следователю. У него на озере так классно». Я уже ревновать ее к тебе начинаю. — Слушай, аптекарь, героин, что у Лены твоей был, ты надежно спрятал? — Ты что, издеваешься? Все спрятано надежно. — Наконец он мне понадобился. — Что, весь? — Нет, дай мне один пакет. — Подожди, сейчас принесу, к Лене пока не спустишься? — Нет, некогда, неси героин. Да, аптекарь, на площади Ленина магазин знаешь? Я там своей Тамаре белье купил обалденное, розовое, в садо-мазохистском стиле, натуральная кожа высшего качества, лайка. Глянь, может, для своей Лены возьмешь. — А у них на третий номер лифчики есть? Впрочем, вечером сам гляну. — А эта штука не утонет? У меня ребенок, мне как-то боязно. — Ира, голубушка, вы мне в душу плюнули. Мой катер — моя гордость, он даже в условиях заполярья не утонет, а сам я потомственный мореплаватель. Мой отец работал в рыболовецком колхозе, я ним с пятнадцати лет на браконьерский лов рыбы в озеро по ночам выходил. Когда я в Сков вернулся, он уже пожилой был, и я уже в милиции пост солидный занимал, так мы однажды от рыбинспектора на моторке в камышах ушли. Как на винт ничего не накрутилось, ума не приложу. Папаня мой настоящий рыбак был. От рыбохраны, помню, уходим, лодка перегружена, на виражах воду черпает, а он улов выбрасывать не дает. «Черпай воду, — кричит, — черпай, а то потонем, до камышей не дотянем!». Настоящий рыбак был, таких нет теперь. Здорово, Верстак, ты что это такое тащишь? Неужто в сковском цирке гиппопотама свистнул? — Не, то не из цирка. Это Ирина Федорова всякие штуки для приготовления торта взять сказала. Ну и продукты соответственно. — Мать твою, Верстак, ты же так уронить можешь! Осторожнее, давай я тебе помогу. Здесь не клади, давай в каюту спустим, не ровен час дождь пойдет, иди, знай. — Все, уже и берега не видно. Как вы теперь остров найдете, если кругом вода? Куда мы заплыли? Иди к маме доченька моя, посиди с мамочкой. Ну и что, что ребенок потянул за это. Это вообще не она, а я потянула, ну и что такого? Как пулемет!? То-то я смотрю, я, как потянула — оно задергалась как-то странно, и зашумело так: ды-ды-ды-ды. Но потом затихло. Я думала, что все успокоилось, даже вам говорить не хотела... Ах, это лента кончилась. А новую купить нельзя? Купить можно, но непонятно куда пули полетели? А куда они могли полететь, кругом же вода, волны. Наверное, все в волну все и врезались. Я дура!? Ты, ты меня всегда… А я, как полная дура… Завезли меня с ребенком куда-то, кругом вода, а еще и ругается! И зачем я только за тебя пошла… У меня же хорошая профессия на руках, повар-кондитер… Да, «не плачь», а если мне страшно? Кругом вода, а я, дуреха доченьку взяла… Да, теперь «не реви». Сейчас «любишь» говоришь, а только что кричал на меня… Как все лицо размазалось!? Пожилой следователь, где здесь зеркало? В каюте? Пойдем доченька, тут какие-то плохие дядьки пулемет поставили. Не надо здесь играться, лучше в каюту пойдем там зеркало есть. — Вот и приплыли. Осторожно, Ира, здесь песок. Верстак, спускай осторожно, смотри, уронишь. Золушка, встречай гостей. А Тамара где? На стол накрывает? Вот это правильно. Я отлучусь на минутку, а вы проходите, проходите. — Алло. Как кто говорит? По голосу узнавать должен! Доложите мне капитан Волков об оперативной обстановке в городе. Как обычно, ничего сверхъестественного? Это хорошо. Скажите, капитан Волков, а не обстрелял ли кого-нибудь в районе озера из крупнокалиберного пулемета? Что значит «так точно никак нет»? Так да или нет? Когда я, наконец, вас научу докладывать точно и по существу рассматриваемого вопроса? Или звезды пора начать срывать, чтоб вы поняли? «Нет» говорите? А вы по журналу проверили? А что же вы мне докладываете, если не проверили. Из пальца высасываете информацию, или еще откуда? Ну и что, что вы сами журнал заполняете? А если вы забыли? Написали, а потом с глаз долой и с сердца вон. Или не бывает так? Или народ наш неправильные поговорки слагает? Ничего в журнале о стрельбе с крупнокалиберного пулемета не написано? Значит, сигналы такие не поступали? Это ерунда, это рыбу глушат, что вы мне всякую ерунду докладываете? Соберитесь, капитан Волков, вы на защите правопорядка стоите, а не на базаре семечками торгуете. Да уж надеюсь! — Эх, Челюсть, повезло тебе, что с милиционерами ты дело не имеешь. Ой, повезло. А я из-за них уже геморрой заработал, где отдел кадров только таких находит. Все успокоиться не могу. Ладно. Ты мне, кстати, список приготовил? Это столько у нас в городе торговцев наркотиками? Ты это серьезно, Челюсть? Это только первый лист!? Так, Офелия Рамадановская-Рюмина, 72 года. Это круто, блин. Она что, тоже героином торгует? — Цыганка она, трудится без сбоев, без скидок на возраст. — А, цыганская баронесса, тогда понятно. Молодец Офелия, и возраст ей не помеха, в юности наверняка комсомолкой была. — Офелия комсомолкой, думаю, не была. В школе она не училась, и за все жизнь документа у нее не одного не было. — Да? И сейчас нет? — Сейчас есть. Она заграничный паспорт пару лет назад получила. Без него в Швейцарию ездить нельзя, а у нее там счет открыт. Сейчас у нее и чековая книжка есть и кредитная карточка. — Растет благосостояние цыганского народа и это радует. А с Офелией ты меня познакомь. Впрочем, нет, черт с ней, карга старая, зачем она мне нужна? Так посадим. Ладно, Челюсть, шутки кончились. Сейчас наши жены обнюхают друг дружку, что-нибудь мясное приготовят, может даже тортик на скорую руку, а мы с тобой снова немного на катере покатаемся. Тихонько так, без пулеметной стрельбы. Степаныч, становись к штурвалу, курс к Скову, к тому месту, ну, ты знаешь. А мы с господином Челюстью пока в каюте посидим чуток. Мысли мои такие. Сейчас мы с тобой возвращаемся в Сков. Вот тебе пакет героина… — Так это же тот самый «Кандагар», который мне Олигарх поставлял! Ну конечно, и печать с мечами, и буквы арабские. Пол кило порошка высшего качества! Пожилой следователь, откуда? Пол кило, да это же нам работы на месяц хватит, а у меня люди последнее отдают. — Потому-то мы сейчас подплывем к Скову. Не к пристани, откуда мы недавно отошли, а в другом месте. Пристани там нет, но глубина приличная, к самому берегу подойти можно. В этом месте пацаны с обрыва в воду прыгают, в парке. Знаешь, где это? — Конечно знаю. Я когда сам там нырял. — Вот и хорошо. Мы с тобой сойдем по тихому, Степаныч катер от берега отгонит, чтоб он там глаза никому не мозолил. Когда мы к Скову подойдем уже темно будет, нам привлекать к себе внимание ни к чему. Если за кем-то из нас кто-то и присматривает, пусть думают, что мы на острове. Машины наши на пристани стоят, мы с пристани на катере ушли. Так что если за нами слежка и есть, мы от нее оторвались. Дальше мы ненадолго расстанемся. Ты берешь героин и быстро разбрасываешь его по своим бригадирам. Сколько их у тебя? — Пятеро, ровно по сто грамм на рыло. — Вот ты им и раздай, пускай люди работают. Только заранее не предупреждай, что на тебе порошок едет, скажи встретиться мол хочу. Придумай что-нибудь. — Не первый день замужем. Кто ж скажет, что на тебе героин едет? Для этого глубоко слабоумным нужно быть. — Это хорошо, что не первый раз замужем. Сколько времени тебе на это потребуется. — Часа два, два с половиной. — Через три часа встречаемся на том же месте. Степаныч катер подгонит, и мы вернемся на остров. Все ясно? — Что тут может быть не ясного? — «Так точно» отвечать нужно. Впрочем, ладно. — А пока мы с тобой по списку пройдемся не спеша каждую фамилию разберем, время у нас есть. Ты должен четко мне ответить на такой вопрос — кто из розничных торговцев героином в городе Скове напрямую с Олигархом связан, а кто его знает только тебя. — Это просто достаточно. В списке тридцать шесть человек, помимо цыган конечно. Всю систему лично строил, всех по памяти помню. Всех можно разбить на три группы. Первая группа: люди, которые работали у Олигарха на рэкете, а потом, по каким-то причинам Олигарх их оттуда убрал и ко мне пристроил. Вторая группа. Это те люди, которые когда-то сидели вместе с Верстаком в лагере, после освобождения приехали в Сков и обратились к нему за помощью. Люди эти в Скове пришлые, знают они только Верстака и меня. И третья группа — это кочующие шумною толпою цыгане. Тут мир замкнутый, обособленный, что там внутри происходит, сказать трудно. Кто работает, где работает, как работает понять не возможно. Люди появляются и исчезают, кто как с кем там связан — все покрыто густым туманом, но работают они четко и информация от них никуда не сливается. Знают они только меня. Собственно, знает меня только Офелия. Товар я всегда привожу ей лично. Ее дом стоит в цыганском поселке, подъехать на машине к нему нельзя, незамеченным подойти тем более, так что опасаться нечего. — Вот тут ты прав. Внедрить информаторов в цыганский поселок никто и не пытается, мол, там наружу ничего не выходит. А ведь цыгане такие же граждане Российской Федерации, как и русские. Но внимания и заботы должной им не оказывается, что очень обидно. У нас все граждане равны должны быть, не зависимо от национальности. Особенно перед законом. Если поговорка «От трудов праведных не нажить палат каменных» верна, а она верна, то получается, что в цыганском поселке трудами праведными почти никто не злоупотребляет. Нет, знакомиться мне надо с Офелией, как ее? — Рамадановская-Рюмина. У нее сын есть. По паспорту его зовут Владимир Степанович, но называет он себя «Вольдемар Стефанович» и фамилию себе поменял на «Корнетов». Врачом работает, от цыганских обычаев отошел, женат на русской. Может через него? Он у меня главным врачом был, когда я еще наркологом работал. Через него с матерью его, Офелией, и познакомился. По его мнению «Корнетов» — это фамилия аристократическая, а «Рамадановская-Рюмина» — слишком цыганская. Он своей фамилии стеснялся. — Если от цыганских обычаев отошел, да, тем более, фамилии своей стеснялся, то и говорить с ним не о чем. Его цыгане наверняка из списка живых вычеркнули и тайн своих не доверяют. Но эту тему мы пока оставим. Пока. А теперь скажи, — эти люди, те, которые пришли от Олигарха, и те, которые к Верстаку из лагеря пришли, они по всем бригадам разбросаны, или отдельно работают? — Все перемешены, на этом и Олигарх настаивал. Он говорил, что тем, кто из лагеря пришел, особого доверия нет, за ними присмотр нужен, да и чужие они в городе, местных условий не знают, связей не имеют. — Это не им Олигарх присмотр организовывал, это он тебе под строгим контролем держал. Чтобы ты не от кого другого левый товар не получал и из-под прилавка не отпускал. Чтобы в каждой проданной дозе героина доля для Олигарха была. Н нам с ним делиться ни к чему, а потому мы так поступим. Сейчас около каждой фамилии человека Олигарха ты мне галочку поставь. Смотри, не упусти никого. На них должен обрушиться карающий меч правосудия, потому как, если мы их не переловим, Олигарх тебе секир башка сделает. Да и мне тоже. А так мы его без глаз и ушей оставим на рынке торговли наркотиков, и без органов обоняния тоже. Нечего ему тут разнюхивать, решил уйти с рынка торговли наркотиками — уходи, не путайся под ногами. Все понял? — Добрый вечер, товарищ пожилой следователь. — Здравствуй Зиночка. Ты все хорошеешь, тебе манекенщицей работать, а не машинисткой в милиции. — Ой, вы все шутите. — Зиночка, кто же с этим шутит? Да и как я с тобой шутить могу, если просьба у меня к тебе срочная. Вот видишь список? Весь его печатать не надо, только те фамилии, которые крестиками помечены и адреса, которые напротив фамилий, все остальное лишнее. — Товарищ пожилой следователь, да у меня же рабочий день кончился! — Зиночка, ты в милиции работаешь, все время проверяться должна. Любит, к примеру, тебя молодой человек, или мозги морочит доверчивой девушке, «туфту гонит» на милицейском языке. А как ты можешь это проверить? — Не знаю. А как проверить? — Вот видишь, не знаешь, а я недавно в Москву на учебу ездил, там этому вопросу целый курс посвящен был. — Расскажите мне. — Так это служебная тайна, Зиночка. — А у меня допуск есть, правда. Я не кому не скажу, ну пожалуйста. — Ладно уж, раз у тебя допуск есть. В Америке эксперимент провели. Сначала на неграх, а когда те живы остались, и на белых. И что выяснилось. Оказывается, что если молодой человек девушку до потери пульса ждет, не уходит пиво пить, значит, втрескался он в нее без памяти. А если не ждет больше часа, значит, отношение у него к ней плевое. — Правда? — Да ты что, Зиночка! Ты хочешь сказать, что пожилой следователь своих подчиненных обманывает? — Ой, нет, нет. Я сейчас все напечатаю. Господи, какой почерк неразборчивый. — Смотри ничего не напутай! — Товарищ пожилой следователь! — Ладно, ладно, работай, не буду над душой стоять. Тут всего делов всего ничего. — Дежурный. — Докладывает капитан Волков. С момента начала дежурства происшествий не зарегистрировано. — Да сядь ты, сядь. Ты же только дежурство принял, что тут докладывать. Тем более, что поработать тебе сегодня придется. Ближе к утру обзвонишь всех. Только всех, ты понял? Нет такого «не застал», это милиция, а не проститутки возле вокзала. Только раньше четырех не звони, может вечером кто и выпил. Дай людям выспаться. Сейчас Зина нам список принесет, значит действуем строго по этому списку. Причем так, ни один сотрудник, на территории которого находится адрес, в задержании не участвует. Все работают на чужой территории, так здоровей будет. В шесть ноль-ноль, одновременно по всему городу, ты меня понял? Если кто-то опоздает, или, не приведи Аллах, раньше начнет, погоны твои на звезду беднее станут, сейчас я серьезно говорю. — Так точно. — Расслабься Волков, я с тобой как с человеком говорю. Сегодня мы половину наркоторговцев в городе посадим, если пройдет все удачно. Другой такой случай нам не скоро представиться. Ты сам то сковской? — Да нет, я на острове вырос, товарищ пожилой следователь. Там рыболовецкий колхоз есть, может слыхали? — Слыхал, слыхал. Я тебя как человека прошу, Волков, сделай все аккуратно. Чуть что на меня ссылайся, а я за свой базар отвечу. Чтобы ровно в шесть, а то они друг друга предупредят. И чтобы все перевернули, у каждого героин должен быть, кто героина не найдет — буду ставить вопрос о не полном служебном соответствии. Так и передай. И еще. Начальство звонить будет, напускай туман, прикидывайся валенком, говори, что номером ошиблись, в баню попали, тут все голые; по-русски не понимаешь; в туалет бежишь, живот прихватило; бензина нет; ученья идут; Эстония на Россию напала, что хочешь говори. Но о чем идет речь до шести ноль-ноль никто знать не должен. Ты понял меня, Волков? — Понял я, товарищ пожилой следователь, понял все. У моей сестры брат на иглу подсел. Все как часы сработает, вы не волнуйтесь. — А вот и Зиночка. Так, то, что ты напечатала, это для капитана Волкова, а черновик я себе возьму, ладно? И еще, Зиночка, давай выйдем, я тебе еще что-то по секрету хочу сказать. — Что еще способ есть, чтобы узнать, любит или нет? — Нет, доченька, я не об этом. Ты меня извини старого, но я тебе это должен сказать. Когда тебя на работу брали, ты подписала подписку о разглашении. Ну так вот. Список, который ты печатала, видели только ты и я. А потому, если то, что там написано, еще кто-то узнает, мне тебя в тюрьму придется посадить за разглашение служебной тайны. Ты меня поняла? — Товарищ пожилой следователь, я далеко не такая дурочка, как это может показаться глядя под мою короткую юбку. — Очень хорошо. А под юбку тебе я постараюсь больше не глядеть. Тут ты меня извини, это непроизвольно иногда получается. — Да я и не в претензии. — Очень хорошо, Зина, что мы друг друга хорошо поняли. — Я могу идти? — Да, вы свободны.