На главную   22 глава   — Здравствуйте, Ноготь. Я говорил с заведующим отделением, он сказал, что вам уже лучше. Это правда? — Правда. Знающие люди мнесообщили, что существует абсолютно объективный признак выхода из острого психоза — появляется желание переспать с женщиной. Так вот этот симптом у меня появился. — Ноготь, если честно, вам еще рано выходить из психиатрической больницы, но я могу вам привести барышню с пристани прямо сюда. — Пожилой следователь, вы очень любезны, но я не обручен с правым кулаком и в сумасшедшем доме. «Коля, давай выпьем». «Тебе не следовало пить, Ноготь, ты на лекарствах сидишь». «А я и не буду. Ты будешь пить, а я закусывать». «Тогда ладно. За твое выздоровление, братан». «Коль, чего-то мне трахнуть кого-то хочется». «Какие проблемы, сейчас Гавриловну попросим, она из женского отделения приведет кого-нибудь». «Ты не смотри, Ноготь, то она какая-то не от мира сего. Зато спокойная, безразличная ко всему. И чистенькая она, следит за собой. Я ее уже лет десять знаю, с тех пор, как ее к нам из подросткового отделения перевели. Коля сказал, что ты с большой грудью просил, смотри у нее какая. И не жирная баба с 8-ым размером грудей, и стоит, обрати внимание. Наливные красивые сиськи. Честно сказать, сколько лет в женском отделении работаю, а такого не видела, чтобы такая большая грудь — и стояла». «Ноготь, возьми ключ от пустой палаты. Погрузи не спеша заторможенную свою подругу во взрослую жизнь, пусть поработает. А мы пока с Гавриловной посидим, закусим по одной. Спешить нам некуда, ночная смена только началась, да и закусон у тебя отменный. А то ведь как бывает: сегодня ничего, завтра ничего, а потом спохватились — и вчера, оказывается, ничего». «Ну, чего ты так стоишь, я уже кончил». «Что, можно распрямиться? Вы же не говорите ничего». «Какая шоколадка вкусная. Спасибо. И это вкусно, никогда такой не ела. Что это?». «Это апельсин. А у тебя что, родственников нет? Передач с воли не приносит никто?» «Почему? Мама есть, в отделении для тяжелых хроников лежит. Но меня не узнает. Да и вообще не на кого не реагирует». «А чего стоя ешь?» «А что, можно сесть?» «Не надо садиться, шоколадку потом доешь, сейчас бери клубнику». «Тебе холодно, хочешь халат одеть?» «Да не, я потерплю, а можно эту желтую еще?» «Апельсин? Ешь, ешь». «Ой, сок на грудь брызнул. Липкий. А можно еще сгущенного молока?» «Можно. Намажь им соски и слизывай». «Вот черт, не могу достать!» «Ну, видишь, достала. А теперь я музыку включу, а ты потанцуешь. А то дрожишь, замерзла». «Да, танцевать тебя надо учить. Тогда зарядку давай делать. Зарядку делать умеешь?» «Умею. Мостик делать умею, ласточку» «Делай мостик». «Ладно, хватит». «Да я не устала, еще постоять могу». «Ты должна делать то, что я тебе приказываю. Сказал «хватит», значит вставай». «А вы меня еще звать будете?» «Буду. Завтра сережку тебе в пупок вставлю, напомнишь мне, и танцевать учить начну. А сейчас трусы одень, халат. Пойдем с Коляном посидим, и Гавриловной твоей». «Тогда скажите Гавриловне, чтобы меня завтра не убивали». «Чего!? Блин, уже и забыл, что в сумасшедшем доме». «Ну, как она, справилась?» «Старалась. Надежда есть, будем работать». «Вы собирались сказать Гавриловне, чтобы завтра меня не убивали». «Во, блин! Гавриловна, сделай милость, не убивай ее пока». «Какие проблемы, Ноготь. Пока не скажешь, убивать не будем». «Это сильное решение». «Так вас Ноготь зовут? Какое имя смешное. А еще вы просили напомнить, что мне в пупок сережку вставить нужно». «Угу, вставим. Коль, ты селедку к себе подтянул, и не дотянешься». «А Ноготь, видать мои сережки тебе в душу запали. Дочке купила, а ей не понравилось, молодым разве угодишь? Хорошо, что тебе понравилось, оно и в пупке красиво будет, какая разница. Так ей сейчас и поставлю? Вторую тоже поставить хочешь?» «Да нет пока». «Колян, зажигалка есть? Застежку прогрей под огнем, продезинфицируй». «Стань так, халат расстегни. Давай я сначала спиртом протру, чтобы инфекцию не занести». «Оо-й». «Потерпи, потерпи, милая». «О-о-о!» «Вот и все. Поболело немного, потерпеть надо было, что делать. Зато я поглубже застежку всунула, болтаться не будет. Так нормально, Ноготь?» «Нормально». «Видишь? А чтобы тебя завтра не брали, я заведующему утром напомню, не волнуйся». «Так, все, идем спать». «Спасибо вам, дяденька Ноготь» «Иди, иди. Сто лет, как затормозилась, а расчувствовалась. Когда моя смена, подходи ко мне, пупок йодом смазывать надо, а то нагноиться может». Пожилой следователь смотрел на застывшее в задумчивости лицо Ногтя и думал о только что закончившемся разговоре с заведующим отделением. «Из острого психотического состояния он выходит, но мы не знаем, что будет потом». «А что, он может стать слабоумным?» «Как вам сказать. Способность мыслить не пострадает. Но внешний мир может стать для не него абсолютно неинтересным. А потому он не будет не на что реагировать». «Удивительно. Он всегда был со странностями, это было очень заметно. Этот садизм, и с людьми он трудно сходился. С ним сотрудничали, но не дружили. Но, мало ли, у кого какие странности. При этом он был человеком деятельным, хладнокровным, решительным. И мыслил он очень не ординарно». «Люди, больные шизофренией, часто мыслят неординарно». «Вы знаете, когда мне среди ночи позвонил Хомяк, это его друг, и сказал, что Ноготь отехал мозгами, собирался убить свою беременную жену, к которой он очень тепло относился, я не поверил. Но когда я увидел его, связанного порукам и ногам, с совершенно безумным взглядом, всякие сомнения отпали». «Увы, Ваш родственник действительно серьезно болен. Здесь нет никаких интриг, можете мне поверить». «Да, теперь я это понимаю. Хомяк гнал машину всю ночь. И остальные его друзья были искренне расстроены. Мои подозрения относительно их были совершенно напрасными. Я хотел бы вас попросить не афишировать…» «Конечно, я вас прекрасно понимаю. Сков город небольшой, все на виду. Мы оформили его как неизвестного. Настоящее имя вашего родственника нигде не фигурирует». «Спасибо. Я говорил с главным врачом…» «Да, да, мы получили указания. Он ни в чем не будет нуждаться, уверяю вас! Ну что вы, зачем это? Для меня это огромная сумма! Уверяю вас, он будет иметь все, что пожелает и даже более того». «Скажите доктор, только откровенно, чем все это кончиться?» «Если откровенно, то не знаю. После выхода из острого психоза он может превратиться в безучастное ко всему существо, а может и полностью вернуться к норме. Но это теоретически. На практике же результат будет где-то посередине». — Пожилой следователь, вы бы не могли мне дать на пару минут свой мобильник? — Что? Да, да, конечно. Ноготь, я просто не подумал, завтра же я привезу вам мобильник. — Да зачем он мне? — Ноготь, прекрати истерику. Я давно хотел внедрить кого-то в психиатрическую больницу, но у меня не получалось. На вас я возлагаю в этом плане большие надежды. — Бред. ЛСД машет ручкой на каждом слове. На что я годен? Я вам не рассказывал, но такой же эпизод у меня был в шестнадцать лет. Я тогда оправился, но не совсем. Садизм появился, злобность. Я тогда книги по психиатрии читать начал, так что я знаю, что меня ждет. — Я не знаю, что ты там начитал. Я с врачом говорил, он сказал, что ты полностью восстановишься. Полностью. Только тебе заняться чем-то, руки не опускать. — Пожилой следователь, что с моей женой? — А что с ней может случиться? — Не паясничайте, я же стрелял в нее. — Вы были больны. Пуля только задела ей ухо и расцарапало кожу. Просто любая рана на голове сильно кровоточит. — Хомяк, это я Ноготь. Узнал? — Братан, ты в себя пришел? Рад тебя слышать. — Что с моей? — А что с твоей? В делах вся, дом ваш хочет продать, прежде чем рожать пойдет. Деньги нужны будут, то да се. Сам понимаешь. — Понимаю. Жива, значит. — Да ты че, Ноготь? Жива, конечно. Ты ее только слегка поцарапал, что с ней станется. — А братанов я… — Перестань, Ноготь. Повязали тебя как котенка. Ты ведь просто блатной, а мы бывшие бойцы ОМОНа. Повязали как таточку, ты и автомат поднять не успел. — Ладно, Хомяк, я тебе потом перезвоню. — Ну что, проверил? Думал я тебя обманываю? — Несите мобильник. Тайный агент в сумасшедшем доме по кличке «Маникюр» приступает к выполнению своих обязанностей. — Колян, можно мне туже телочку? — Которой в пупок Гавриловна сережку вставила? — Ну да. — Ты из нее постоянную подругу сделать хочешь, что ли? — Ну да. — Тогда ты ей лобок выбрей. — Зачем? — Сережку в пупок — это прикольно и по-современному. Но лобок надо выбрить. Иной раз на ночной смене трахнуть хочется, не важно кого. Так могут и ее трахнуть, зачем это тебе? Еще триппер привнесут. А если лобок выбрит — не трахнут. У нас же психушка, бритвы на руки не выдают, а если лобок выбрит, значит чья-то. Во всех психушках так заведено. Перед тем, как на головку надеть, всегда проверяют, выбрит ли лобок. Чтобы недоразумений не было. Но дело, конечно, хозяйское. Сейчас позвоню. — Гавриловна, заторможенная, ну та, с сиськами, еще жива? Ну и приводи мокрую, что тут ждать будут, когда вы больных из душа выведете? — Здравствуйте дяденька Ноготь. — Здорово, что нового? — Я новое упражнение выучила, прикольное такое. Мне Гавриловна показала, когда пупок йодом протирала. Сегодня зарядку делать будем? — Какую зарядку? А-а, давай поешь сначала, мне твоих оранжевых принесли, большие — это апельсины… — Я помню, спасибо. — Не перебивай меня. А маленькие — это мандарины. Колян, Гавриловна, сегодня гулянку с закусок и начнем. Под разговоры. — Под разговоры, так под разговоры. Как считаешь, Колян? — Валяй, Гавриловна. Другого такого случая у нас точно не будет. — Даю, благославлясь. Значит так, Ноготь, я в психиатрии уже двадцать пять уже работаю, много больных видела, сравнить могу. Ты, на мой взгляд, из психоза уже вылез. И чистый вышел, не апатичный. Подругу свою заторможенную еще и оттрахать успеешь, и художественной гимнастикой с ней заняться. Ночь длинная. А разговор серьезный лучше на свежую голову вести. Согласен? — Слушаю. — Речь идет о больших деньгах, но без такого человека как ты нам этого не поднять. И меня, и Коляна разотрут и не заметят. Это не только ежу, но и червяку понятно. Тут такой человек как ты нужен. — Обычно при первом упоминании слова «Деньги» все вопросы отпадают, но все-таки. И чем же я такой особенный? — Крутой ты. Связи имеешь. Пожилой следователь лично о тебе беспокоится. Блатной ты. Не сидел, но блатной, тут не ошибешься. Колян, как с большим спортом завязал, у Хомяка в рэкетирах ходил. Тебя запомнил. Ты вроде у самого Олигарха в почете был? — Если Олигарх узнает, что я здесь, твои яйца, Колян, будет носить Гавриловна. Когда из могилы по ночам выходить начнет. — Вот и я о том же. И сам заработаешь, и нам перепадет. Деньги то не мерянные. — Да откуда в этой нищей психушке под Сковом не мерянные деньги? Какие тут особые комбинации могут быть? — Есть такие комбинации. Я и Колян в них тоже участвуем, но на четвертых ролях. И платят нам копейки. Так, подачки. А с тобой мы их хорошо подоить можем. — И в чем суть? — Больница наша в лесу, на отшибе. Больные почти все хронические, лежат не годами, десятилетиями. О них забыли все, даже и если на воле родственники. А у многих, как у твоей заторможенной, вовсе никого нет. Мать из отделения для тяжелых хроников не в счет. — И за таких людей деньги платят? — Еще какие. Когда твоя заторможенная тебя просила, чтобы ее завтра не убивали — она не бредила. — Что!? Понты колотишь, чмо мелкое. — Что слышал. Праздник слабоумия то из себя не строй. Мы ее на разборку на завтра готовили. — В каком смысле? — В прямом. Почки отдельно, роговица отдельно. Сейчас много чего пересаживают. С оного человека органов можно тысяч на тридцать евро поснимать. Если это в операционной настоящий хирург делает. — А как потом о человеке отчитаться? — По разному. Убежал псих из психбольницы, да сгинул в лесу. Бывает. Больница то на отшибе в лесу стоит. От болезни безумец умер, отмучился. Внезапно помер от осложненного насморка. Кто вскрывать-проверять будет? Или сумасшедший пациент самоубился суицидом. Кладбище рядом, в поселке. Там не реализованные запчасти и захороним. Твою заторможенную не оприходовали, потому что ты попросил. Гавриловна заведующему ее отделения сказала, тот приговор и отменил. Ты парень то особенный, прямой доступ к пожилому следователю имеешь. Кто же захочет с тобой дело иметь? Кому хочется быть обезвреженным людьми в штатском? Другого в тот день вместо нее взяли. И покойный Владимир Германович был неплох, даром, что до этого пять лет ходил под себя. Оно и правильно, инвалиды — обуза для общества, а ранняя смерть — хороший фундамент для посмертного культа. Фурманов — лишний человек. Так считали и Чапаев, и Петька, и Анка. Но Петька с Анкой так же считали еще, что и Чапаев лишний. А нам то с этой гуманной акции достались считанные копейки! После этого чувствуешь себя цинично униженным и оскопленным черенком от совковой лопаты. — Допустим. А что вы от меня хотите? — Мы, то есть я и Гавриловна, хотим, что ты с них денег срубил. Ситуацию разрулил в свою пользу и нас не обидел, так как мы к тебе приближены. Что скажешь? — Скажу, что мне деньги больше вас нужны. Тем более что вариантов других у меня все равно нет. — Значит, он сказал: «Поехали»? — Сказал. Сейчас будет буря секса, моя заторможенная уже копытом бьет, а где-нибудь под утро, в конце смены, мы к этому вопросу вернемся. — Уговорил. Как известно, лучшие воспитатели для девочек это солдаты, а для мальчиков проститутки, я верно говорю, Колян? — Правильно. Наконец Ноготь поднял мне настроение, а то сидел, зевал и слушал лепет подростка, никогда еще не бравшего в рот спиртное. Подождем до утра, послушаем, что утром пахан скажет. Все ключевые решения стали принимают отдельные лица, имена которых неизвестны, но их подвиги впечатляют. Комсомолец я, комсомолец! И как радостно думать мне: За такой вот билет комсомольский Погибали мальчишки в огне. Дрожу от нетерпения, одним словом. Жду, когда ты порадуешь нас запретными плодами своих раздумий и поэтических фантазий. — Вот-вот, я как носки, мне настояться нужно. Пошли, душа моя, мой белокурый ангел. Опять гляжу поверх твоих колен. Какая все-таки замечательная штука сдобренный легким садизмом секс. Как он спасает от депрессии, и от прыщей заодно. Для начала посмотрим, какое новое упражнение ты выучила. Кстати, и я о тебе позаботился, для тебя педагогический этюд приготовил. И вообще, мужайся, дорогая. Я решил открыть школу для девочек при сковском сумасшедшем доме. Предметов в школе для девочек будет только четыре: «Технология и искусство традиционного полового акта», «Технология и искусство минета», «Технология и искусство анального полового акта» и «Кулинарное искусство». Кто не сдают экзамен на «отлично» — разбираем на запчасти. — Ну и правильно. Как говориться: «Попутного ветра в синюю жопу или ни дня без «Читы-Дриты». Кстати, заторможенная, я спросить у тебя хотела, а как ты догадалась, что тебя на запчасти собираются разобрать? У меня давно уже чувство было, что вы, сумасшедшие, чувствуете смерть свою. Вот ты, конкретно, откуда ты знала? Ведь четко у Ногтя просила, чтобы не убивали тебя. — Клизму мне вечером сделали. Кому вечером клизму делают, тот на завтра исчезает. — Хм, правильно, и ни какой мистики. К операции готовят, кишечник чистят. В других случаях если клизму и ставят, то утром. А чокнутые наши это и заметили. — Так, для начала прибери все в этой комнате. — Одетая? — Одетая. «Ладно, вроде что-то наклевывается. Хотя в целом положение не веселое. Сам я вызывают оправданную жалость. Вроде бы снова готов к бою и опять рвусь в спальню. Но в действительности вялый, апатичный. Мысли живо перекатываются в голове навозными катышками, в фантазии я еще жесток и извращен, но делать ничего не хочется. Даже говорить. Но я заставлю себя. Заставлю». — Слушай, а ты «Муму» читала? Ну что ты в волнении заморгала глазами, не читала, так не читала. А «Три поросенка?» Кончай с уборкой, кстати, пришло время раздеваться. — Не читала. — А хоть что-нибудь читала? — Читала. И даже сама стихи сочиняла. — Да ну!? А я думал ты литературное быдло. Давай, быстренько снимай трусики и процитируй. Приятно, черт подери, осознавать, что твоей наложницей стала поэтесса с большой грудью. Пусть даже чуточку ненормальная. Давай, становись на табуретку и декламируй. Юношей, живущих в наше время Мы должны любить не за лицо, Мы должны любить их не за это, А за что-то главное еще. «Хомяк, конечно, самостоятельно руководить командой не может. Ребята, в общем, обречены. Моя жена Офелия. Скоро она родит ребенка. А может быть, уже родила? Беспомощное лицо кавказской национальности с грудным ребенком на руках. И дом у нее отберут и саму, заодно, грохнут. Но бурные эмоции меня по этому поводу не переполняют. Впрочем, испытать бурные эмоции мне, видимо, уже в принципе не дано». — Слушай, а почему ты стоишь на табуретке? — Вы сказали. — Замерзла? — Очень. — Ладно, лезь под одеяло. А то посиневшие губы убивает всю негу! Да-а. Ходят легенды, что у азиаток очень узкие, что приносит уйму удовольствия. Ты азиатка? — Я!? — Судя по курносой физиономии — нет. Но сейчас проверим. — Ой. Матушки-батюшки! О-ой! — Спасибо, томная моя. — О, пожилой следователь! Сколько лет, сколько студеных зим. Решили к нам в сумасшедший дом заглянуть? Милости просим. — Здорово, Колян. А ты молодец. Мы с тобой одного года, а ты все такой же конь. На живот и намека нет. — Откуда живот? Работа у меня такая, санитар в психушке, тут физическую форму надо держать, а то самому башку снесут. Родственника своего навестить решили? — Как он? — Вы, гражданин пожилой следователь, прежде всего расслабьтесь. И в сумасшедшем доме люди живут. Что делать, болезнь. Вот и родственничек ваш осваивается, девку себе завел с большими грудями. — И что, ее дупло имеет широкий пиар в азербайджанской диаспоре? — Да нет. Тихая такая девка. Заторможенная. Под тридцатник, а мозгов лет на десять. Аккуратная сильно, все время моет что-то или себя трет. Раньше ее даже лечили от этого, а теперь вроде тише стала. И мужиков у нее никогда не было, так, если изнасилует кто иной раз. Сиськи там на троих росли, а одной достались. Твой племяш у нее первый, можно сказать. Сейчас как раз над ней работает. Судя по стонам и возгласам жуёт свои трусы, пытаясь разогнать ошарашенных мондавох. Он вообще молодец у тебя, даром что сумасшедший. Радует подругу регулярно. Сейчас пойду, позову его. — Не надо его отрывать, для здоровья это полезно, может и шизофрения пройдет. Пускай потрудиться как негр на плантации. — При чем здесь чернокожие американские пролетарии? Почему они должны страдать?! Ведь именно благодаря пролетариату Чикаго появился самый светлый советский праздник — Первомай. Ну, после 7 ноября, конечно! Я уже не говорю о передовых пролетариях Сакко и Ванцетти! Мало они настрадались под железной пятой империализма, как нам живописал передовой американский пролетарский писатель Джек Лондон, практически Максим Горький обездоленного американского рабочего класса?! — Кончай, Колян, издеваться. Это я позже понял, что коммунизм не пройдет. А тогда наивный был, глупый. Сейчас конечно, все знают, из чего разгорелось пламя мировой революции, а тогда я в победу коммунизма по молодости верил, не без этого. Но тебя по этапу я тогда не отправил, обрати внимание, хотя братва все стрелки на тебя перевела. Человеку вообще свойственно по молодости ошибаться. Помню, пацаном еще был. Тогда нас в пионеры принимали. Сам то я с острова на озере, меня еще Боцман ван Дизель дразнили. Ну вот, привезли нас в Сков, построили строем, когда красные галстуки повязывали велели по одному отдавать салют. Один из пионеров немного выпивши был и, по ошибке, отдал "хайль Гитлер». Ошибся малость. А вообще он мужик хороший. Только пьет сильно. А еще раз я попытался лизнуть на морозе снежную бабу и примерз к ведру. По молодости людям ошибаться свойственно. — Помню, пожилой следователь, как не помнить. «Ищу донора крайней плоти. Неграм просим не беспокоить». «Электронный телепат превратит молчание в золото». Кто сейчас это помнит? Это сейчас я посажен жопой на стоп-кран, а ведь когда-то чемпионом был. Помню инвалид, пездуя по сугробам на ходулях, требовал мой автограф. А я, глядя на него, ржал как подкошенный. Молодой был, дурной. Но мозги работали. Сейчас бы я такого уже не придумал, мозги уже не те. Да и интересы. Втоптан в гавно завистливыми бездарями. Анонимное Общество Алкоголиков приветствует всех и объявляет набор в свои ряды. Надо было тогда с бабками не прощаясь уходить, без мюнхаузщины. — Перестань, Колян. У всех людей бывают позывы. — …До сих пор жалею. Да-а. Сто тысяч болельщиков. Двадцать два или сколько там игрока. Судья в поле. Еще двое по краям с красными флагами. Но почему-то этот голубь нагадил именно на меня. В детском доме, где я воспитывался, в Снегурочки не брали девочек с ночным и дневным энурезом. А если такой девочке и доводилось быть Снегурочкой, подобное решение всяко порицалось: считалось, что Снегурочка, которая ссытся по ночам — растает и не справиться. Описается от напряжения. Я вроде и не ссался по ночам, а и Снегурочки из меня пока не вышло. — Да уж. Витиеватыми узорами выссаны сюжеты чукотского фольклора. Может просто твое время еще не пришло? — Наверное. Я все-таки пойду, позову его. Засиделись мы, да и им пора вставать. — Так, Ноготь, мне не нравиться, как ты выглядишь. Так опускаться даже в сумасшедшем доме нельзя. — Уговорили, пожилой следователь. Пальцы ног я лучше помою, когда завоняются. — Пальцы ног и остальные части тела ты помоешь сейчас. После этого ты возьмешь свою подругу, и мы поедем в Сков. — Зачем? — Ты своей подруге громадные кружевные трусы купишь. Снимать приятнее будет. Поехали. — Ноготь, в присутствии твоей подруги говорить можно? — Можно. Я приказал не отходить от меня двадцать четыре час в сутки. — Но все же... — Какой все же вы мнительный, пожилой следователь. Заторможенная, не надо в окно смотреть. Ляг на заднем сидении на спину, руки положи на живот, ноги согни в коленях, закрой глаза и усни. — Ноготь, у нее же веки не шевелятся, она действительно заснула! — Вы же сами хотели, чтобы она не слышала. Да и потом, ее воинственная покорность меня успокаивает. — Жуть какая. Не зря люди при первой возможности уезжают из поселка возле сумасшедшего дома. — Пожилой следователь, вы у меня что-то хотели спросить? — А тебе уже есть, что сказать? — Недавно в психиатрической больнице скончался пациент по имени Владимир Германович. — Фамилия? — Сами установите. Последние несколько лет он был в таком состоянии, что только мычал и ходил под себя. Когда-то он проживал в Скове вместе с матерью. Недавно мать умерла. —…И квартира досталась? — Квартира, естественно, досталось его безутешной вдове. За четыре месяца до смерти какающий под себя Владимир Германович вступил в законный брак с одной телкой. Интересно, почему при разводе спрашивают причину, а при регистрации брака нет? Если я не путаю, когда-то я ее видел с одним из людей Олигарха. Но я могу и ошибаться, фотография была слишком мелкая. — Не важно. Все это легко устанавливаемо. Владимира Германовича убили или он сам от счастья умер? — Не знаю. Если и была передозировка, к примеру, галоперидолом, все равно это практически не доказуемо. Ну, нашли в теле это лекарство, и что? Он его за десять лет до смерти по назначению врача сам добровольно принимать начал. — Элегантная схема. Доказывать пока я ничего и не буду, естественно, но знать буду. Крут ты, Ноготь, слов нет. Я тебя как первый раз увидел, сразу в тебе перспективного осведомителя почувствовал, даже сердце забилось. Но такого даже я не ожидал, честное слово. А главное, тебя никто заподозрить не сможет. Ты же настоящий шизофреник, грязный, заросший, исхудавший весь, глаза горят, морда злобой перекошена. И халат на тебе какой-то идиотский. Поехали, приведешь себя в порядок. — Не надо. Не хватало, чтобы меня кто-нибудь из людей Олигарха узнал. Лучше останусь вашим сумасшедшим племянником, так безопаснее. Если можно, купите этой несчастной сумасшедшей красивое белье и косметику. Пусть теперь танцует мне канкан в ажурных чулках. И апельсинов, она их любит. — И платье. — Платье не надо. Ей тоже ни к чему выделяться. Хорошее белье с садо-мазохистким уклоном и туфли на самом высоком каблуке. И прическу. Локоны какие-нибудь. — Хорошо, сейчас сдам ее Надежде Романовне, она все сделает в лучшем виде. Недавно узнал, что существуют даже лобковые парики. Твоей заторможенной тоже приобрести? — Пускай пока лысой походит. А кто такая Надежда Романовна? — Не важно. Человек она абсолютно надежный. Абсолютно. Теперь меня послушай. Вот тебе, Ноготь, пистолет, трех обойм хватит. Надеюсь, он тебе не пригодится, но иди, знай. У вас там, в сумасшедшем доме, не особенно сентиментальничают, как я погляжу. Далее. Я говорил с главным врачом, объяснил братану, что ты мой любимый племянник, справлялся о твоем здоровье, плакал, вручил деньги. Договорились мы с ним следующим образом. В твоем отделении есть душевая, которая лет десять, как не используется. Ее переделают под твою квартиру. Обставишь все по своему вкусу. Не забудь поставить сейф, который от меня получишь. Мол, боишься, что пропадет любимый правый носок. Ты псих, тебе простительно. А сейф нашел в металлоломе. В сейфе пистолет храни, мобильник и ноутбук. — И плетку для любимой. — И плетку для любимой. Рано или поздно туда все равно залезут, проверить, что к чему, так что плетка для любимой там очень к месту. И пистолет подозрений не вызовет, от тебя за версту братаном несет, так что пистолет там к месту. Но батарейки в сейфе не забывай менять. Там передатчик стоит, и все, что в твоей комнате сказано, на моей конспиративной квартире на пленку записано. Все понял? — И то, что я своей заторможенной скажу? — Это как раз меня не интересует, ничего для меня нового ты ей все равно не скажешь. — Алло, Хомяк? — Ноготь, брателло, как я рад тебя слышать! — Погоди, первым делом запиши номер моей мобилы: 054-6202271. Звонить только по делу. Я в таком месте, что мобилу не свечу. Увижу, что ты звонил, сам перезвоню. И еще. Дай мой телефон Аркадию из «Уникума», он мне нужен, пусть перезвонит. По той же схеме. Теперь рассказывай. — А что рассказывать? Все было точно, как ты сказал. Санитарная эта машина вышла из сковской психушки, мы, как ты сказал, по-тихому за ней. Приехала она в одну странную московскую больничку. Мы стоим, ждем. Как завещал великий Ноготь. Через несколько часов выезжают они, мы за ними. Видим, обратно в Сков направляются. Не доезжая Скова километров за сто, мы их интеллигентно так останавливаем, показываем калаши, и забираем деньги без всяких проблем. В санитарной машине два полудурка, охраны никакой. От наших вышел Тушисвет, а от них Бендер-бей на тонких ножках и с животиком. Короче, сорок тысяч евро только облегченно вздохнули, когда мы их в нашу машину переложили. Завопили суслики, мол, эти там, те тут, а тех до сих пор никто ни разу, а что делать? Мол, они не ведали! Ну, мы их успокоили, помогли им санитарную машину с дороги в сторону отогнать и шины проколоть, мобилы их на память забрали, еще мелочь какую-то. Вот и все, в общем. Впрочем, нет, не все. Я тебе вот что, Ноготь хочу сказать. Как ты заболел, непруха у нас пошла, двоих наших менты забрали, заработков нет практически. На твою Офелию реутовские наехали, дом твой с нее требуют. Она ко мне прибежала, я к братанам. Мол, не по понятиям это, надо бы за телку Ногтя спросить с них, но вижу, нет у них боевого настроя. Без подпитки деньгами и у них и не стоит уже. И вдруг сорок тысяч евро и без глубокого вздоха. Я сразу трех братанов к твоей Офелии послал, они там реутовских свинцом встретили. Вопрос с наездом на твою Офелию отпал автоматически. А главное, у братанов настроение переменилось, понимаешь? — Понимаю. Слушай, Хомяк, меня внимательно. Я болел, болел, да выздоровел. Теперь вновь восстанавливается единоначалие, единообразие и ебиноматие. Того, кто Офелию мою не хотел от реутовских защищать — накажи. Понял, примерно накажи. Напомни им, что за своих горой стоять надо, не взирая на деньги. Мол, был у нас один мудак, отомстил за брата блин, и рухнула великая Российская Империя. И другой чудак блин, за своего дедушку отомстил, и рухнул Советский Союз. Как ты можешь, с душой и самобытным юмором. Это и по понятиям, и для поддержания дисциплины хорошо. Напомни всем, что трансвиститов трасвистеть учить надо. Печально и витиевато. Это сможет донести до их пародии на головной мозг то, что надо. Скажи им, что мол, Ноготь вернется и вновь покажет себя бурным сторонников женской эмансипации. Напомни им, что в то полотенце, которым я вчера сапоги чистил, сморкаться не следует. Пусть сделают плачевные выводы и прекратят хлопать пастью. Или пускай ступают по холодку в направлении снежных вершин в поисках гомосексуальных приключений! Пофыркивая раненым очком, мать их... — Сделаю, Ноготь, сделаю. — Далее. Прекратить всякую самодеятельность, иначе не двоих, всех пересажают. Делать только то, что я скажу. Ты это хорошо понял? — Да понял, я, Ноготь, понял. И тобой руководимы, будем мы непобедимы! Помню еще. Все сделаю. Ты мне лучше вот что скажи, как евро раскидаем? — Десять тысяч отдай Офелии. Там у нее долгов уже будь здоров сколько. Скажи ей, кстати, дом, продавать не надо. Скажешь, мол, я не разрешил. Пять тысяч привезете в Сков и отдадите Коляну, адрес ты знаешь, он мне передаст. Остальные раскидай по братанам по своему усмотрению, пускай побалуются, вкус к жизни почувствуют. Себя то не обидишь, Хомяк? — Не волнуйся, больше твоего не возьму. Ты же меня знаешь, Ноготь. — Шучу, Хомяк, шучу. Ладно, все, жди дальнейших указаний, как говорит пожилой следователь, конец связи.